Sep

21

Стоит ли ностальгировать по девяностым?

Filed Under RU 

Вот уже вторую неделю в русском Фейсбуке новая мода. Все постят ностальгические фотки с собой из девяностых. На днях выяснилось, что это не просто стихийно возникший флешмоб. Оказывается, этот флеш-моб был организован «Кольтой» с подачи Фонда Ельцина. Когда я это узнал, очень обрадовался и очень разозлился. Обрадовался, потому что не опубликовал ни одну из своих фоток. А разозлился — сами понимаете почему.

И решил тоже запостить ностальгические сентиментальные фотки из девяностых. Зашел в Яндекс с запросом «Банду Ельцина под суд!» и выбрал три фотки. Сгоревший Белый дом с позирующими перед ним ОМОНовцами в бронетранспортерах и надписью «С тех пор у нас демократия». Фотографию с рукописным плакатом «Ельцин, куда дел трупы?» и фотографию с плакатом «Долой оккупационное правительство Ельцина!». Народу, вроде, понравилось, уже третий день лайкают.

Тут же оживились и национал-патриотические лидеры общественного мнения. Они тоже стали постить похожие фотки и, в отличие от меня, писать к этим фоткам пространные объяснения. Но фотографии лично с собой из девяностых с Фейсбука не удалили. Равно как и всяческие недельной давности тексты с утверждениями «в 90-е было разное», «это были веселые годы», «как молоды мы были» и всякую прочую сентиментально-ностальгическую чушь. И тогда я понял, в чем была главная фишка замысла креативщиков Фонда Ельцина.

Они очень хорошо поняли, что ЛОМы, то есть лидеры общественного мнения, независимо от того, являются ли они по убеждениям либералами, националистами или левыми, крайне эгоцентричные и самовлюбленные люди. И их разделенная любовь к самим себе любимым является одним из самых сильных, если не единственным, чувством в жизни. И фотку с собой любимым они сотрут только под дулом пистолета или угрозой перерезать горло. Один национал-патриотический ЛОМ в рамках этого флешмоба разместил в Инстаграмме аж пять коллажей по многу фотографий и еще немного одиночных фото.

Так что креативщики из Фонда Ельцина сыграли с нашим креативным классом хорошую шутку. Как профессиональные гаммельнские крысоловы, они, играя на дудочке, возбуждающей эгоцентрическую страсть, вывели в шествие всех этих самовлюбленных детей, бережно несущих в руках фотографии себя любимых. В общем, разыграли снижающе-профанную пародию на майские шествия «Бессмертного полка».

Александр Андреевич Проханов, наверное, назвал бы происходящее «сатанинским действом» и «черной мессой». И наверняка обвинил бы Фонд Ельцина в «проведении кампании по обелению 90-х как форме подготовки оранжевой революции в Москве». Я предпочитаю более эмоционально скупые и лаконичные метафоры. Поэтому скажу проще. Хорошо вас, ребята, разыграли и макнули. Профессионально. С явным учетом американских методик.

И весь этот несколько комичный сюжет хорош только одним. Он дает основания к возобновлению общественной дискуссии о девяностых. И я буду рад, если мои последующие высказывания на эту тему дадут серьезные контраргументы против легко ожидаемых (после того, что я уже сказал) реплик типа «а что тут такого?», «зато тогда был воздух свободы» и «что вы все про своего Ельцина, а мы тогда просто жили».

Но прежде чем начать разговор о 90-х, я хотел бы самым категоричным образом отвергнуть метафору «лихие 90-е». Этот мем, явно слизанный профессиональным политтехнологом с мема «ревущие 20-е», был запущен с единственной целью — закрыть возможность беспристрастного и жесткого разговора о 90-х. Смысл этой метафоры в том, чтобы выдать процессы, происходившие тогда в нашем обществе, за естественные и стихийные. То есть закрыть возможность обсуждения того, что эти процессы были прямым следствием проводимой Ельциным и Гайдаром политики.

Ведь если выдать нечто за естественный процесс, то и с инициаторов, и с участников такого процесса снимается всякая ответственность. Как в известном анекдоте про Василия Ивановича — «А что делать, Петька, такое время было». Образ «лихих 90-х» является смягченной эвфемистической версией известного самооправдания олигархов про якобы существовавшие тогда «дырки в законодательстве». В смысле, это не мы тогда вас ограбили, а время такое было дырявое. Грех был не воспользоваться.

После этой оговорки я считаю необходимым обсудить самое важное вранье про 90-е — сказку про «воздух свободы». Несмотря на очевидную лживость этого мифа, его повторяют вновь и вновь уже более 20 лет. Но ведь любому современнику тех событий, не лишенному совести и памяти, очевидно, что пресловутая «свобода» возникла в нашем обществе гораздо раньше. Она ощутимо начала чувствоваться уже в 1987—1988 годах, а начиная с 1989, манифестировалась самым явственным образом.

К этому времени мы имели уже почти полную свободу слова, свободу создания и ведения бизнеса, свободу создания и деятельности политических партий, и, наконец, свободу участия в выборах депутатов всех уровней. Единственное, что к моменту ликвидации Советского Союза еще не была реализована полностью свобода выезда за границу, но такой закон уже готовился.

Так что я не знаю, какими такими свободами мы обязаны Ельцину. Разве что, свободой обмена рублей на доллары и обратно и свободой уличной торговли. Что касается всех остальных вышеперечисленных свобод, то они, наоборот, при Ельцине начали сокращаться. Выборы съездов народных депутатов СССР и России и выборы депутатов региональных и местных советов в конце 80-х годов были гораздо свободнее, честнее и демократичнее, чем все выборы, происходившие в 90-е.

Конечно, в начале 90-х деятельность Верховного Совета РФ свидетельствовала о том, что демократия в России еще существует. Но ельцинская пропаганда против Верховного Совета, ведшаяся с начала 1992 года вплоть до переворота 1993, была настолько разнузданной, что на ее фоне Суслов со Ждановым кажутся наивными советскими юношами. Мне рассказывали, что когда Полторанину передали мою шутку «полторанинско-геббельсовская пропаганда», то он воспринял ее не как оскорбление, а как комплимент.

И самое печальное, что эта пропаганда достигла своей цели. С тех самых пор парламент является у нас всенародно презираемым учреждением. Впрочем, две первые Думы, избранные после расстрела Белого дома, были еще относительно свободными, хотя и гораздо меньше, чем Верховный Совет. Но, как мы теперь знаем, Ельцин на полном серьезе обсуждал возможность разгона и первой, и второй Думы. Так что нынешнее печальное положение российского парламентаризма является прямым результатом 90-х.

То же самое касается и свободы прессы. В «междуцарствие» 1991 — 1993 годов, когда борьба с Верховным Советом ослабляла Ельцина, горбачевская «гласность» еще могла продолжаться. А потом все. Приехали. Все газеты и журналы, находившиеся «в собственности трудового коллектива редакции», немедленно разорились и перешли в руки олигархов. В те же руки Ельциным были переданы и основные телеканалы. И на этом вся «гласность» и «свобода слова» закончились. Все издания стали проводить информационную политику, заказанную своими хозяевами. То есть центральное телевидение и пресса попали в полную зависимость от близких к Ельцину олигархов, а региональные телевидение и пресса, соответственно, в зависимость от губернаторов.

Весь возникший в 80-е годы производительный малый и средний бизнес в 90-е был разорен. Сегодняшний малый и средний бизнес является на 99% чисто торгово-финансовым, и контролируется либо олигархами, либо региональными элитами, либо этническими группировками. И именно в 90-х возникли все нынешние чиновничье-олигархические империи. Конечно, абсолютно авторитарно-монополистическими они стали только после залоговых аукционов. Но выдавать бандитско-анархический беспредел времен ваучерной приватизации и финансовых пирамид за «экономическую свободу» мне кажется весьма странным.

Я уж не говорю о том, что все расцветшие в 80-е годы свободные культурные инициативы типа движения «неформалов», экологического движения, защиты памятников архитектуры и культуры, авангардного театра, новой поэзии, русского рока, психотерапевтического и группового движения, философских кружков и семинаров, методологического движения и т. д.и т. п. сегодня либо уничтожены, либо вернулись в маргинальное состояние, в каком они были «до перестройки», либо превратились в «бизнес по оказанию услуг», часто жульнический, типа «тренингов личностного и профессионального роста».

То же самое, что и с культурными инициативами произошло в 90-е и с «официальными» наукой и образованием. Расцвет в этих сферах, наступивший в 80-е благодаря «дарованным сверху» свободам, в 90-е сменился упадком и нищетой. И самое главное, в 90-е наука и образование, причем, отнюдь не по своей вине, потеряли весь тот авторитет в нашем обществе, которым они могли гордиться все предшествующие почти триста лет. И это может быть самое мерзкая и несмываемая вина 90-х.

Так что я не знаю, о каком воздухе свободы идет речь. Хотя, конечно, допускаю, что существуют лица, для которых возможность мыть машины и торговать газетами для подростков вместе с возможностью спекулировать ваучерами для взрослых, является предельной ценностью.

А как было оскорбительно, когда, буквально на второй день после назначения Гайдара из наших городов неожиданно, «без объявления войны» исчезли казавшиеся вечными бочки с квасом и автоматы с газировкой. Бочки исчезли более чем на десять лет, автоматы — почти на двадцать. Даже лужковский снос Военторга был не настолько оскорбительным. Разве что уничтожение знаменитой московской «Шоколадницы» на Октябрьской площади с размещением на ее месте суши-кафе. И открытие в соседнем подъезде новой «Шоколадницы» с совершенно другим меню.

И даже те объективные достоинства 90-х, которые никак не связаны с тогдашним режимом, а связаны исключительно с мировым техническим прогрессом, я имею в виду, разумеется, компьютеры, мобильники и интернет, были чрезвычайно сильно «испорчены» тогдашними чудовищными ценами. Практически, и мобильники, и интернет, и сами компьютеры стали более-менее доступными только в нулевые.

То же самое относится и к наводнившим большие города в 90-х частным ресторанам и кафе. Все они были заточены исключительно на обслуживание богатых 10 процентов. Даже бизнес-ланчи в этих ресторанах и кафе были абсолютно недоступны большинству населения по ценам. Доходило до анекдотов.

Помню, как Станислав Белковский, желая со мной подружиться в конце 90-х, «водил меня по дорогим ресторанам». И знаете, что это были за рестораны? Сейчас такие рестораны называются суши-барами. А тогда, действительно, это были, прости Господи, «элитные заведения». А Марат Гельман в аналогичной ситуации, пригласив меня к себе домой в гости, купил по дороге «очень дорогой деликатес» — копченую курицу.

И поверьте, я, несмотря на иронический тон, совсем не шучу. Потому что большую часть из этих 10 лет и я, и все мои друзья, приятели и знакомые, не имели вообще возможности питаться не дома. Все старые советские столовые были уничтожены, а остальные заведения общественного питания были нам не по карману вплоть до нулевых. Да и дома мы не шиковали. Все это время у нас на столе была пища, соответствующая по качеству и уровню доходов, в лучшем случае, еде начала 60-х годов, если не 30-х. Конечно, голодом я бы это не назвал, но с возможностями 70-х и 80-х было совершенно несравнимо. И «эпоха нормальной еды», я бы даже сказал, еды, сильно превосходящей то, что нам было доступно в 70-е и 80-е годы, наступила тоже только в нулевых.

Единственная сфера жизни, которая возникла в 80-х и продолжилась в 90-х, это книгоиздание «ранее запрещенной» литературы. Но и здесь 90-е все испортили тем же самым способом, что и в остальных «областях жизни». Я помню, что одни из самых сильных проявлений ненависти, которые были в моей жизни, это ненависть, возникавшая при взгляде на книжные прилавки с философской, психологической и религиозной литературой. Это те самые книги, которые я считал «написанными лично для меня», те самые книги, которые мне «не давали читать проклятые коммунисты», и вот эти книги передо мною, и я их не могу купить, потому что у меня нет на них денег. Мне ужасно сильно при взгляде на эти книжные развалы хотелось кого-то убить. Кого-то, кто создал эту чудовищно оскорбительную ситуацию.

В общем, вы меня, конечно, извините, но я просто не способен понять, что именно хорошего можно найти в ельцинские 90-е. Если, конечно, не считать те светлые часы, дни и месяцы, которые для меня связаны с консультированием Верховного Совета и с участием в прерванной, к сожалению, на середине, избирательной кампании Евгения Примакова. И хотя я не люблю интеллигентских штампов, но здесь, мне кажется, абсолютно применимой известная цитата «бывали хуже времена, но не было подлей». И эта формулировка — «подлые 90-е», мне кажется, раскрывает сущность и смысл этого периода лучше всего.

Comments

Leave a Reply

You must be logged in to post a comment.